(Стенографический отчёт)
Граждане и товарищи. Позвольте и мне тоже присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ раз навсегда порвать с циммервальдизмом и стать всем дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции. (Аплодисменты.)
По-моему, родина и революция нераздельны. Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца. В затяжной войне самые ужасные месяцы, это — последние месяцы войны. В эти последние месяцы решается, кто победил и кто побежден, и правду говорят немцы, что тот народ победит, у которого будет наибольшее мужество, наибольшая энергия, наибольшее единство в последние месяцы войны. Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них и пророчить такие вещи. Если русским народом овладеет усталость, то чем это кончится? Польша и Литва станут частью германского государства и увеличат германскую империю двадцатью миллионами народа. Курляндия отойдет к немцам, и тогда Рига и, может быть, Ревель, — во всяком случае Рига, — станет военной крепостью так же, как и Ковно. Для чего? Для защиты Германии? Нет, для нападения на Петроград и на Москву. (Голос: «Правильно!»). Я уже говорю не о том, что произойдет, если они возьмут при этом Одессу, и, может быть, даже Киев. Но что несомненно, — это то, что будет наложена громадная контрибуция, и в течение 25—30 лет мы должны будем обнищать так же, как Франция обнищала в первые 15—20 лет после поражения ее в 1871 году. Но знайте, товарищи, есть что-то худшее, чем все это: это психология побежденной страны. (Голоса: «Верно, «Правильно!») Психологию побежденной страны я пережил во Франции. Я не француз, но я с ними близко сошелся, и мое сердце болело, когда я видел, до чего Франция унижалась перед Александром и Николаем, до чего республика унижалась перед каким-то генералом Буланже, потому что она чувствовала себя до того побежденной страной, что прибегала ко всяким средствам, только чтобы избавиться от гнета этого поражения. Неужели и нам пережить это? Ни за что! (Аплодисменты всего зала.) Товарищи солдаты. Посмотрите, как итальянцы в эту самую минуту, борясь в местности ужасно гористой, где каждое орудие надо втаскивать руками по наклонам в 45 градусов, борясь вообще в ужасных условиях, одерживают победы и стремятся они так одержать их в данную минуту особенно для того, чтобы освободить нас в Румынии, где на нас, на Одессу, наступает австрийская армия. Берите с них пример, товарищи! (Аплодисменты правой. Голос: «Да здравствуют итальянцы!» Овации.)
Товарищи граждане, продолжать войну — одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное, дело — это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь. Нужно что-то другое. Нужно, чтобы русский народ во всей его массе понял и увидел, что наступает новая эра: такая эра, которая откроет всему народу возможность для каждого получать образование, жить не в той отчаянной нищете, в какой живет до сих пор русский народ, даже тогда, когда в Петрограде говорят, что он якобы зарабатывает миллионы, между тем как он во всякое время жил и живет вплоть до настоящего времени в ужасающей нищете. Нужно, чтобы народ русский понял, что мы все, господа, и вы (обращаясь направо), и вы (обращаясь налево) делаете все, чтобы этому народу жилось легче, чтобы ему открыть двери к свету, свободе и образованию. (Аплодисменты правой.) Разруха у нас идет ужасная. Но знайте, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни, на новых социалистических началах. Возьмите Англию. Вы знаете, какая это была страна капитализма, заскорузлого капитализма, а между тем, если рассказать подробно, вы едва поверите, какой переворот совершается теперь в умах всего английского народа, сверху донизу, в особенности снизу доверху, в понятиях о собственности вообще, о земельной собственности, о социализме и коммунизме? Вы не только видите министра Ллойд-Джорджа, который произносит речи, проникнутые таким же социалистическим духом, как и речи наших товарищей социалистов, но дело в том, что в Англии, во Франции и в Италии складывается новое понимание жизни, проникнутое социализмом, к сожалению, государственным, и в значительной степени, но также и городским. Позвольте же мне, граждане и товарищи, призвать вас к такой же строительной работе. Тут кто-то говорил, что неопытна оказалась наша демократия. Да, да, мы все неопытны в деле общественного строительства. Кроме тех немногих, которые с головой окунулись в рабочую жизнь Западной Европы, большинство из нас проводило время в русских тюрьмах, в «Крестах» и т. п., в Нарымах и Средне-Колымсках, или же [бывали] перелетными, как перелетные птицы, за границей, ждавшие весны в России, чтобы начать полет на восток. Мы многого не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть (обращаясь вправо), — я не говорю про ваши капиталы, — у вас есть то, что важнее капитала: знание жизни. Вы знаете жизнь, вы знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас: дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините то и другое и приложите их к строительству новой жизни: эта новая жизнь нам необходима. (Возгласы: «Браво!» Бурные аплодисменты.)
Наша милая бабушка (Екатерина Брешко-Брешковская, выступала перед П.А.Кропоткиным) говорила вам об образовании. Да, это верная мысль, которую в шестидесятых годах высказывал также Стендаль для Англии. Ее стоит разработать и приложить ее к делу. Но не только это. Все нужно сделать, все нужно строить. У нас, в Петрограде видел хвосты, в которых жены рабочих стоят по два, по три, по четыре и пять часов, чтобы получить хлеб и немножко молока для своих грудных детей. Разве это организация? Где же вы, господа городские головы и организаторы городского хозяйства, что не можете упорядочить этого? Не ваша ли это обязанность, святая обязанность? Но не обязанность ли это каждого из нас — строительствовать? Я мог бы привести вам пример невероятного самопожертвования во Франции и в Англии со стороны женщин всех классов, всех сословий, начиная от работниц и до высших богатых классов, чтобы сорганизовать жизнь на новых началах. Делайте то же и вы! Делайте это великое дело. Я не могу долго занимать ваше время, но скажу еще одно. Мне кажется, нам, в этом Соборе русской земли, следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой (Голоса: «Правильно!» Все встают. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.) При этом, граждане, республикой федеративной! Товарищи и граждане, заметьте, я не понимаю федерации в том смысле, в каком это слово употребляют, говоря о федерации в Германской империи: это не федерация. И если бы в России, на несчастье, различные народности разбились на мелкие государства: кавказское, украинское, финское, литовское и т. д., то это была бы такая катавасия (смех, аплодисменты), какую мы видим на Балканском полуострове. Это было бы поприщем для таких же интриг между всеми царьками — романовскими, т. е. годьштейн-готторнскими, кобургскими и т. п. Нет, не такая федерация государства нам нужна, а федерация, какую мы видим в Соединенных Штатах, где хотя каждый штат имеет свой парламент и этот парламент заведует всеми внутренними делами, но во всех делах, где требуется согласие нескольких штатов или же всех штатов, там они выступают, как тесный союз, как действительная федерация. Вы знаете, как дружно они все поднялись теперь, когда потребовалось выставить силы американской демократии против подлой австро-германской монархии! (Шумные и продолжительные аплодисменты.) Недаром соединились против Германии все демократии всего мира. Даже китайская и та присоединилась и, поверьте, она поможет нам чем-нибудь хорошим.
Так вот, я думаю, мы не предвосхитим ничего из прав Учредительного Собрания, — я вполне признаю, что ему должно принадлежать суверенное решение в таком вопросе, — если мы, Собор русской земли, громко выразим наше желание, чтобы Россия была провозглашена республикой. Мы этим только облегчим работу Учредительному Собранию, и нам будут благодарны все остальные народы Европы и Америки. ([Возгласы]: «Правильно!» Бурные аплодисменты.) Так вот, граждане, товарищи, пообещаемте же, наконец, друг другу, что мы не будем более делиться на левую часть этого театра и на правую. (Бурные аплодисменты.) Ведь у нас одна родина, и за нее мы должны стоять и лечь, если нужно, все мы, и правые и левые. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.)
Источник: Стенографический отчёт Государственного совещания 1917 г., Москва, ЦЕНТРАРХИВ 1930 г.
