П.А.Кропоткин в воспоминаниях Сергея Львовича Толстого

12/24 сентября Чертков меня познакомил с Петром Алексеевичем Кропоткиным. Мы встретились в квакерской гостинице в Лондоне, где обыкновенно останавливался Чертков; Кропоткин жил где- то около Лондона, но часто бывал в Лондоне.

«Опасный анархист» оказался пожилым человеком среднего роста, с седой русой бородой, бодрым и подвижным, немножко торопливым, скромно одетым, в очках. Он имел вид доброго профессора. С первой же встречи он расположил меня к себе, и после нескольких минут разговора мне показалось, что я с ним знаком уже давно.

Его простое, доверчивое отношение к людям, его безукоризненная благовоспитанность, не только внешняя (недаром же он воспитывался в пажеском корпусе), но и внутренняя, — все это привлекало к нему. Конечно, он прежде всего заговорил о духоборах. Ведь первое предположение о переселении духоборов в Канаду исходило от него. Когда он узнал, что выселение духоборов из России — дело решенное, он запросил своего приятеля профессора Мэвора о возможности переселения духоборов в Канаду. Мэвор повел пропаганду о желательности иммиграции духоборов, как людей, пострадавших за веру, трудолюбивых в вообще почтенных, и стал хлопотать перед канадским правительством о принятии их в Канаду.

11/23 сентября Петр Алексеевич, Зибарев, Абросимов и я осматривали Британский музей. К сожалению в этот день было воскресенье, и некоторые отделы были закрыты. Лучшего чичероне, чем Петр Алексеевич, трудно было найти для Британского музея. Музей он знал отлично, попутно он сообщал нам разные научные сведения. Помню рукописный отдел, где под стеклом лежало знаменитое древнее Александрийское евангелие, палеонтологический отдел с исполинским скелетом археоптерикса и других допотопных животных, промышленный отдел с разнообразными машинами и т. д. Но времени у нас было мало, и осмотр поневоле оказался поверхностным.

Я высказал Петру Алексеевичу, что меня поражает многосторонность его знаний. Он сказал: «Я поневоле-должен иметь точные и многосторонние научные познания. Ведь я уже несколько лет веду научный отдел в «Fortnightly Review». Вы понимаете, как я должен его вести, всякий мой промах может быть использован теми, кто хотел бы занять мое место в журнале, а таких людей много; кроме того, мне, как иностранцу, приходится быть особенно осторожным». Наша компания, особенно духоборы, в их своеобразной духоборческой одежде — на них были широкие шаровары, большие сапоги, синие бешметы, бараньи шапки, — обращали внимание публики: многие смотрели на нас с удивлением. Переходя из одного здания музея в другое, мы встретили высокого человека в цилиндре, внимательно смотревшего на нас. Петр Алексеевич сказал: «Вы заметили этого человека в цилиндре? Это русский шпион. Я уже не раз его встречал. Он следит за теми, которые бывают со мной. Если вы боитесь неприятностей при возвращении в Россию, держитесь от меня подальше».

Вспоминаю отрывки из моих разговоров с Петром Алексеевичем. Незадолго перед тем погиб Кравчинский (Степняк), убивший шефа жандармов Мезенцова, Кропоткин был с ним дружен и говорил, что Кравчинский не раскаивался в своей террористической деятельности, но всегда с ужасом вспоминал о той минуте, когда он вонзил, свой кинжал в грудь Мезенцова. Кравчинский жил в предместье Лондона и каждый день ходил на службу. Для сокращения пути он проходил полотном железной дороги по столь узкому месту, что при встрече с поездом сойти было некуда. Обыкновенно он сообразовался с расписанием поездов, чтобы пройти по .этому месту в те минуты, когда поезд там не шел. Hо однажды он ошибся временем или поезд прошел не вовремя. Он не успел пробежать опасное место, и поезд его раздавил. По доводу рассказа Петра Алексеевича об убийстве Мезенцова я спросил его, одобряет ли он подобные убийства, как, например, убийство старой австрийской императрицы, происшедшее незадолго до нашего разговора. Он ответил, что в данном случае ему жаль, что убита ни в чем не повинная старуха, но, как это ему ни тяжело, он по совести должен взять на себя ответственность даже за это убийство, так как принципиально рекомендует террор.

В эту мою заграничную поездку я прочел книгу Кропоткина «La conquete du pain» («Завоевание хлеба»), запрещенную в России. В этой книге я искал ответа на вопросы, занимавшие меня еще в юности: нравственное и умственное развитие людей зависит ли от форм их жизни? Если будут разрушены существующие формы жизни, прежде всего государство и собственность, то сложатся ли отношения людей в лучшие формы или нет? Не произойдет ли того же, что и с растворенными кристаллами, когда после выпаривания раствора кристаллы опять слагаются в те же кубы, ромбоэдры и пр., в которые они сложились до растворения их. Когда рабочий класс завладеет всем, то, по мнению Кропоткина, жизнь сложится в лучшие формы, но в какие формы — в его книге остается неясным. Почему он думает, что новый строй сам собой сложится в лучшие формы? Ведь люди останутся теми же, какими были. На это Петр Алексеевич мне ответил: «Люди лучше, чем формы их жизни. Эти формы сложились исторически, по инерции; они неразумны и обветшали. Ответы на ваши вопросы настолько очевидны, что я не считаю нужным на них останавливаться». Прощаясь со мной, Петр Алексеевич позавидовал мне, что я возвращаюсь в Россию. Он с грустью сказал: «Едва ли когда-нибудь мне удастся увидеть Россию» Он был так любезен, что прибавил: «Я бы пришел проводить вас на вокзал, когда вы уедете из Лондона, но на вокзале всегда шныряют шпионы, и я боюсь, что если они увидят вас со мной, то в России вас будут ожидать неприятности».

Пришли другие времена, и Кропоткин после революции получил возможность вернуться на родину. Я несколько раз виделся с ним. В 1919 году он жил в одном особняке на Никитской. Случайно я попал к нему в день рождения. Там играли трио: Шор, Крейн и Эрлих. Было довольно много народа, мне мало знакомого. Был подан обильный ужин, устроенный его друзьями. Петр Алексеевич был приветлив, как старый барин, но ужин был скучен и не оживлен. В другой раз я его видел на квартире у Трубецких, где он занимал две комнаты. В. Д. Философова пела, я ей аккомпанировал и затем сыграл кое-что на фортепиано. Он слушал внимательно. Вообще он любил музыку. Узнав, что я живу на углу Штатного (ныне Кропоткинского) переулка, он сказал: — А я родился в доме рядом с вами (Штатный, 26). Недавно я там был и поклонился памяти моей матери. Ее спальня сохранилась, кроме мебели конечно.

Во время моих свиданий с Петром Алексеевичем в Москве я встретил в нем прежнее благожелательное отношение ко мне, но я уже не вел с ним прежних принципиальных разговоров. В одном разговоре он почему-то коснулся вопроса о крестьянской поземельной общине, которую он идеализировал по примеру старых народников. Когда я заикнулся о вреде общины, он выразил неудовольствие, и я замолчал.

Два слова об отношении моего отца к Кропоткину. Отец лично не знал его, но интересовался его взглядами и сочувствовал его анархическому идеалу, однако не насильственному проведению этого идеала в жизнь. Многое в книге Кропоткина «Fields, factories and workshops» было для него ново, особенно та глава, где говорится о почти безграничных возможностях интенсивного земледелия. Отец находил, что данные Кропоткина опровергают теорию Мальтуса: земледелие, огородничество и садоводство могут прокормить множество людей; чем больше людей, тем больше рабочих рук; земли же нужно тем меньше, чем интенсивнее она разрабатывается. Отец добавлял, что если люди будут вегетарианцами, земли понадобится еще меньше: не нужны будут пастбища и посевы кормов для мясных животных.

Мое знакомство с П.А.Кропоткиным

(статья В.Черткова, из однодневной газеты анархических организаций посвященная памяти П.А.Кропоткина, 8-13 февраля 1921 года)

О Петре Алексеевиче Кропоткине я впервые услыхал в 70-х годах, будучи молодым гвардейским офицером, когда он бежал из Петербургского Николаевского военного госпиталя, в котором мне приходилось дежурить. Лично с ним я познакомился в 97-м году в Англии, когда был выслан их России царским правительством. Встретил он меня со свойственной ему, столь знакомой всем его знающим, сердечной приветливостью и участливым вниманием. И вскоре я почувствовал с его стороны то искреннее доброжелательство, на которое знаешь, что можешь в случае нужды, всегда положиться. В таком его отношении ко мне большую роль, разумеется, играла моя близость к Л.Н.Толстому, к которому он питал глубокое уважение и сочувствие.

С своей стороны и Толстой относился к Кропоткину со взаимным уважением и живым интересом. В июне 1897 года, по поводу доставленного мною Льву Николаевичу для прочтения письма Петра Алексеевича, он мне писал: “Письмо Кропоткина мне очень понравилось. Его аргументы в пользу насилия мне представляются не выражением убеждения, но только верности тому знамени, под которым он честно прослужил свою жизнь. Не может он не видеть того, что протест против насилия для того чтобы быть сильным, должен быть твердо обоснован, а протест, допускающий для себя насилие, не имеет под собой опоры и этим самым обрекает себя на безуспешность”.

Когда я дал прочесть эти слова Петру Алексеевичу, то он, видимо, глубоко тронутый сочувственным к нему отношением Льва Николаевича, высказал мне, как бы в подтверждение прочитанных строк, несколько мыслей, хорошо запечатлевшихся в моей памяти по существу, если не с буквальной точностью. “Насколько мне родственны взгляды Льва Николаевича”, сказал он, “можно судить по тому, что я написал целое сочинение, доказывающее, что жизнь построена не на борьбе за существование, а на взаимопомощи”.

В январе 1903 г. Лев Николаевич писал мне: “Во время болезни хорошо думается… Особенно занимали меня в эту болезнь (этому содействовало чтение прекрасных записок Кропоткина) – воспоминания…” И позднее, в феврале: “Передайте мой больше чем привет Кропоткину. Я недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним”.

На почве разногласия в вопросе борьбы со злом и насилием у меня происходили иногда с Петром Алексеевичем, как и не могло быть иначе, горячие споры, причем он не раз, с свойственной ему горячностью темперамента, крайне раздражался против меня за мое упорство. Но эти мимолетные размолвки всегда кончались трогательными примирениями, ярко обнаруживавшими основную сердечную доброту характера Петра Алексеевича.

Я постоянно поражался его впечатлительной отзывчивостью, обширной областью его интересов и замечательной эрудицией в сфере экономических вопросов и международной политики. Этой удивительной разносторонностью своих интересов и даже своей трудно определимой, как бы “старого закала”, особой обаятельностью во внешнем обращении, Петр Алексеевич напоминал мне Льва Николаевича. И если Кропоткин со мною всегда обходил молчанием ту “духовную” область, в которой Толстой полагал основу своего жизнепонимания, зато несомненно чувствовалось, что в глубине своей души Петр Алексеевич был совсем не материалистом, но идеалистом чистейшей воды.

В.Чертков

РГАЛИ 1023-1-78

Инициативная группа по увековечению памяти П.А.Кропоткина

Москва, 20/VI 1921.

Обращение Инициативной группы по увековечиванию памяти П.А.Кропоткина
Обращение Инициативной группы по увековечиванию памяти П.А.Кропоткина

8-го февраля текущего года скончался Петр Алексеевич Кропоткин, неутомимый борец за освобождение человечества от всякого гнета и насилия, один из основоположников теории анархизма, выдающийся ученый и замечательный по своим душевным качествам человек. Он был провозвестником нового общества основанного на свободе и справедливости, и его утрата особенно тяжела в настоящий момент, когда совершается коренное переустройство всей русской жизни.

Петр Алексеевич был искателем новых путей во всех областях человеческой деятельности и всю свою долгую жизнь он посвятил служению человечеству и науке. Мыслитель и моралист, он до последних дней своей жизни работал над вопросами нравственности и над созданием книги об этике.

На обязанности всех, кому дороги идеи и заветы Петра Алексеевича, лежит большая задача всестороннего изучения всего того громадного духовного наследства, которое оставил Петр Алексеевич человечеству. Мы, его современники, должны достойным образом увековечить его память и сохранить все связанное с его деятельностью и творчеством.

Вследствии этого, группа друзей, единомышленников и почитателей покойного Петра Алексеевича, в качестве инициативной группы, решила приступить в Москве к образованию комитета по увековечению памяти П.А.Кропоткина.

Так как Петр Алексеевич был не только анархист, но и всесторонний ученый и исследователь, инициативная группа считает, что комитет, для наилучшего освещения и изучения жизни и творчества Петра Алексеевича должен состоять из нескольких секций, из которых каждая самостоятельно разрабатывает ту или иную сторону деятельности и творчества Петра Алексеевича, в которой данная секция является наиболее компетентной. Все секции объединяются между собою для согласования общей деятельности на федеративных началах. Для проведения в жизнь решений и постановлений Комитета и секций избирается Исполнительное Бюро, в которое входят, как душеприказчики покойного Петра Алексеевича, его жена Софья Григорьевна и его дочь Александра Петровна Кропоткины.

Одной из ближайших задач организуемого Комитета должно быть устройство в Москве, в доме, где родился Петр Алексеевич, “Музея П.А.Кропоткина”, посвященного жизни и творчеству Петра Алексеевича. Извещая Вас об этом, инициативная группа обращается к Вам с предложением принять участие в организационном Комитете по увековечению памяти П.А.Кропоткина.

Инициативная группа надеется, что все, кому дороги память Петра Алексеевича и его идеи, горячо откликнутся на ее призыв и, оставив в стороне те или иные частичные расхождения в своих взглядах, присоединят свои усилия, чтобы достойным образом увековечить память великого русского человека, революционера, ученого и гуманиста.

О согласии Вашем на участие в Комитете и об имени, адресе и телефоне Вашего представителя в Комитете просим сообщить по одному из следующих адресов:

С.Г.Кропоткиной, Леонтьевский пер., № 26, кв. 39.

Н.К.Лебедеву, Б.Афанасьевский пер., № 7, кв. 7.

П.А.Пальчинскому, Спиридоновка, № 12, кв. 4.

подписи (С.Кропоткина, Н.Лебедев, П.Пальчинский, В.Фигнер, А.Карелин, А.Атабекян)

РГАЛИ 1023-1-887

Открытое письмо к швейцарской республиканской прессе.

(Le Revolte, 2 april 1881)

Вы совершенно справедливо возмущены тем крестовым походом,  который предпринят официальной прессой монархических стран, против права убежища в Швейцарии для политических эмигрантов.

Не придавая большого значения инсинуации русских газет, вы совершенно верно ответили на эти нападки, что революционерам, которые сумели провести подкоп в ста шагах от дворца, на улице, находящейся под особым наблюдением Чрезвычайной Комиссии, нет надобности ехать в Швейцарию, чтобы закупить там жестяные коробки и стеклянные трубки, в которых они фабрикуют свои бомбы.

Вы правильно утверждаете, что только сами властители живут иллюзией, что в их стране имеются одни верноподданные, склонившие перед ними колена и что все революционные акты, предпринимаемые для свержения ига самодержавия совершаются лишь по наущению вожаков, живущих за границей.

Наконец вы правильно квалифицируете лакейский прием всех тех лиц, которые, пресмыкаясь перед властителями, уверяют их, что все их благие намерения парализуются конспирациями, ведущимися на берегах Лемана, Сены и Темзы. Но это лишь одна сторона вопроса. Позвольте мне осветить и другую сторону. От имени 5 000, 6 000 товарищей, среди которых я имею много друзей, от имения этих мучеников, гибнущих в тюрьмах от чахотки и цинги, и умирающих на каторге в ссылке, изнемогающих в Нерчинских рудниках, от имени 22 повешенных на виселице, я протестую против утверждения тех негодяев, которые посмели сказать, что это благородное поколение ничто иное как орудие в руках кучки вожаков.

Осмелиться утверждать, что тысячи мужчин и женщин, которые пожертвовали всем для дела, радостями свободы, радостями семьи, радостями самой жизни, отказались от всего, от всего на свете, чтобы помочь русскому народу избавиться от насильников, которые его угнетают, осмелиться утверждать, что эти герои, ничто иное как орудие в руках нескольких человек – это значит оскорблять людей, чьи имена человечество станет произносить с благоговением.

Да, господа, измерили ли вы всю глубину оскорбления, которое вы нанесли тем, кто хладнокровно приносит себя в жертву для того, чтобы победить врага. Всех тех чья жизнь была одушевлена лишь громадным чувством любви к человечеству, которые поднимаются по ступеням эшафота, спокойные, с улыбкой на устах, сожалея лишь о том, что не видят за стенами тюрьмы народ, который они так любили. Измерили ли вы всю глубину оскорбления, которое вы им нанесли, когда делаете вид, что поверили, что они повиновались приказам вожаков?

Вот уже 11 лет, как тысячи и тысячи мужчин и женщин, молодых и старых, бедных и богатых становятся социалистами, зная, что каждый из них будет схвачен через несколько месяцев и погибнет в тюрьме. Но, тем не менее, зная это, они приносят себя в жертву один за другим. Пополняя ряды своих опустошенных батальонов. И это движение пытаются объяснить тем, что оно вызвано несколькими вожаками, живущими в Швейцарии и во Франции.

Нет, господа, русские революционеры научились любить русский народ и ненавидеть самодержавие не в Швейцарии и не во Франции. Свою несокрушимую силу они черпают в стонах нашего народа, в рыданьях солдатки, чей муж умер вчера под розгами и палками и чьи дети умирают сегодня от голода.

Свою ненависть в самодержавию русские революционеры черпают в слезах матерей, которые оплакивают детей, идущих на каторгу.

Сила русских революционеров не в их вождях.

Сила их в гнусном положении нашей страны, которую разграбляют хищники, отнимая от крестьян последнюю горсть муки, для того чтобы собрать сотни миллионов рублей на содержание правящего класса. Сила революционеров в страданиях народа, в преследованиях всех тех кто осмеливается протестовать против гнета.

Сила революционеров в безграничной преданности делу революции передовых крестьян, рабочих и учащейся молодежи, которые стремятся к лучшему будущему, в нравственной и интеллектуальной силе тех, которые идут на службу революции. Революционеры сильны той нравственной поддержкой, какую они встречают во всех классах общества, даже среди самих палачей. Так не говорите же господа о заговорах. Не оскорбляйте мужчин и женщин, перед которыми вы сами преклонились бы, если бы вы их близко знали.

Те люди, которые умирают так, как умирают русские революционеры не получают не откуда приказа. Они сами с высоты эшафота оставляют завет пережившим их товарищам продолжать их дело.

Я надеюсь, что вы найдете место в ваших газетах для этого письма. Мир должен знать правду по этому поводу.

П.Кропоткин

РГАЛИ, 1744-1-32

Интересные наблюдения

Собирая материалы для экспозиции музея, я собирал фотографии из разных источников. Основными источниками были и остаются книги, интернет и архивы. Когда набралось достаточное количество фотографий, я начал их обрабатывать и планировать их размещение на страницах сайта. С удивлением я обнаруживал фотографии одних и тех же мест, но в разные годы. Или наоборот, одни и те же фотографии, но в разных книгах подписываемые по разному. В этой статье я предлагаю вашему вниманию некоторые из моих находок.

  • Экспозиция музея

Вот три фотографии одной и той же стены Музея.

Первая комната Музея. Не позднее 1928г
Первая комната Музея. Не позднее 1928г
Первая комната Музея. июнь 1933
Первая комната Музея. июнь 1933
Первая комната Музея. Год неизвестен.
Первая комната Музея. Год неизвестен.

Как видно из фотографий, Музей жил, пополнялся экспонатами, менял их на более качественные, более интересные. Или просто менял местами (первая, вторая фотографии, картины деда и бабки Петра Алексеевича). Витрины становились шире и элегантнее. Вот только плафон так и оставался неизменным.

  • Первенство публикации

Вот три одинаковых фото. Годы публикации у всех разные.

Публикация в Путеводителе по Музею, 1928 год
Из путеводителя по Музею, 1928 год
Из книги
Из книги “Записки революционера”, ACADEMIA, 1933 год
Из книги
Из книги “Записки революционера”, Мысль, 1966 год
  • Кто на фотографии?

Работая в архиве, наткнулся на вот такую фотографию:

Фото П.А.Кропоткина_вопрос_ РГАЛИ 1158-613-1 л-1
Фото П.А.Кропоткина_вопрос_ РГАЛИ 1158-613-1 л-1
Фото П.А.Кропоткина_вопрос_ РГАЛИ 1158-613-1 л-1об
Фото П.А.Кропоткина_вопрос_ РГАЛИ 1158-613-1 л-1об

На обороте написано П.И(А) Кропоткин, Владикавказская фотография.

Но как мне кажется – это не П.А.Кропоткин. Буду очень признателен, если кто-то поможет мне в определении этого молодого человека.

На смерть П.А.Кропоткина

Однодневная газета памяти П.А.Кропоткина_На смерть П.А.Кропоткина_стихотворение_ РГАЛИ 1023-1-78
Однодневная газета памяти П.А.Кропоткина, РГАЛИ 1023-1-78

Ты умер, но дух твой великий, свободный-
Живет и бушует в рабочих сердцах.
Ты, автор великий, любимец народный,
Ты не жил как князь в золоченых дворцах.
Ты стойкий борец и мыслитель свободный
Тебя так страшились помещик и царь.
Тебя ненавидел весь класс “благородный”,
Тебя называли – всемирный бунтарь!
Зато тебя любит страдалец рабочий,
Весь класс угнетенных семьи трудовой.
Твой прах засыпает землею сыпучей,
Чтоб духом воскрес ты пред нами живой.
Мы черное знамя склоняем над гробом,
И вечную память тебе будем петь,
Завет твой великий прочтем пред народом,
Что власть государства не мог ты терпеть.

11 февраля 1921 г.                                                                                             И.Герасимов

(рабочий булочник)

(из однодневной газеты анархистов посвященной смерти П.А.Кропоткина)

ГЕРАСИМОВ Иван Сергеевич      Ок. 1880.
Русский. Родился в Кашинском уезде Тверской губернии. Из крестьян. Образование низшее. Жил в Кашине, работал кондитером. Анархист-коммунист с 1917, член Кашинской федерации анархистов. Также это стихотворение было опубликованно в журнале “Вольная жизнь” (1921).

Есть данные из 1936 года:

спецсообщение И.С.Герасимов 1936 год
спецсообщение И.С.Герасимов 1936 год, источник: http://gercenovec.livejournal.com/45329.html

Спасибо за помощь Дубовику А.В.