Я.В.Леонтьев, О.Ю.Ремез, Москва, 2017
Екатерина Николаевна Половцова (1860-1933), урожденная Кравченко – родная племянница П.А.Кропоткина, дочь его старшей сестры Елены Алексеевны. Она училась в обычной непривилегированной гимназии, что вызывало недоумение со стороны титулованных родственников ее матери, а затем окончила Высшие женские курсы в Петербурге.
Вышла замуж за Анатолия Викторовича Половцова
(1849 – 1905), который принадлежал к высшей государственной и сановной элите (он заведовал Административным отделом Кабинета Его Императорского Величества), был в то же время крупным ученым – правоведом и историком, автором многих работ по крестьянскому вопросу, по истории и археологии Византии.
Е.Н.Половцова много занималась научной работой, изучала российскую кустарную промышленность в течение 30 лет. Составленный ею библиографический указатель по кустарным промыслам в 1912 году единодушно был признан необходимым к изданию Кустарным съездом. Главным предметом своих научно-педагогических интересов она считала “творческие художественные способности моего народа (в особенности у детей)”. Ее теоретические исследования и практическая деятельность были поощрены 16 золотыми медалями и 2 grand prix. Вдобавок ко всему прочему Е.Н.Половцова занималась литературным трудом – писала на исторические темы и была единственной переводчицей в России в голландского языка. Среди ее близких друзей были известный писатель и мыслитель, проповедник голландской реформаторской церкви в Петербурге пастор Гиллот и выдающийся юрист А.Ф.Кони. П.А.Кропоткина она называла своим “другом и единомышленником”. Ее замужество до такой степени огорчило Кропоткина, что между ним и племянницей надолго прервались всякие отношения. Екатерина Николаевна была весьма незаурядной женщиной. Она занимала должность специалистки по женским кустарным работам в Главном управлении землеустройства и земледелия. Кроме того возглавляла сельскохозяйственную комиссию “Русское зерно”. Будучи либеральной помещицей, Е.Н.Половцова задолго до революции отдала крестьянам большую часть своей земли в Скопинском уезде Рязанской губернии. Занималась организацией кустарных школ и мастерских для крестьянских детей (впоследствии в знак благодарности крестьяне в буквальном смысле кормили Половцову, приехавшую в деревню в конце 1918, чтобы попытаться спасти созданные ею школы).
Воспоминания Е.Н.Половцовой о приезде П.А.Кропоткина в Россию
(ГАРФ 1129-4-21)
“Еще за несколько месяцев до февральской революции 1917 года и в самое страшное время Распутинской истории, среди друзей и родственников Петра Алексеевича Кропоткина шли толки и разговоры о возможном приезде его в Россию. По правде сказать по мере того как эти разговоры принимали более реальные возможности было как-то жутко представить себе, что вдруг бы старику могли бы быть учинены какие бы то ни было неприятности при переезде через границы. Сердце замирало от ужаса перед возможностью его ареста. [зачеркнуто: Но вот как-то раз, моя двоюродная сестра, дочь П.А. – Александра Петровна Лебедева, проживавшая уже с год в Петрограде, сказала мне, получив письмо от отца:
-Ну вот, папа пишет, что передает свою библиотеку на временное хранение в земский союз в Лондоне, а сам укладывается и собирается с мамой ехать в Россию.
Время шло. События быстро развивались. Наступил февраль 1917 год. После свершившейся революции выступил и вопрос о приезде совсем ярко и все более и более принимал положительный характер. Революция осуществлялась. Как только стало ясно это, радостная первая мысль явилась у всех нас, друзей П.А.: “теперь он действительно к нам скоро приедет”. Александра Петровна Лебедева – дочь П.А. моя двоюродная сестра сообщила мне, что новым правительством была послана П.А. телеграмма приглашавшая его приехать в Россию на общий праздник. Ответ был скоро получен в положительном смысле и мы стали готовиться к встрече долгожданного гостя. Прежде всего надо было приготовить и устроить П.А. и С.Гр. помещение. Я была очень огорчена тем, что не могла предоставить в распоряжение дяди мою обширную квартиру на Каменном Острове, т.к. она была сдана мною внаем еще с осени, когда я предполагала, что весной 1917 г. уеду как всегда за границу.
Александра Петровна Лебедева, дочь П.А. приехавшая в Петроград с мужем год тому назад, скоро нашла квартиру в том же доме, где жила сам
а.
Рыночная ул. д.10. квартира оказалась достаточно
поместительной для двоих; правда 5-ый этаж немного смущал нас, хотя был лифт. Но все остальные преимущества выкупали эти неудобства.
Мы ожидали П.А. в конце мая.
Наступило 29 мая. Я решила ехать на финляндскую границу, т.к. П.А. должен был приехать из Гельсингфорса. Был чудесный теплый майский день, закончившийся белой ночью. Мой спутник, голландец Ш. (впоследствии высланный в Голландию), большой почитатель П.А. просил разрешения меня сопровождать. Мы выехали в 9 ч. вечера, обсуждая, где и как произойдет встреча. В нашем вагоне не было никого, кто, по-видимому, ехал бы с этой же целью, что и мы. Но когда мы приехали к границе, то там уже были люди, ожидавшие приезда П.А. Несколько незнакомых мне лиц (потом оказавшихся друзьями П.А.) что-то волновались, бегая по платформе перрона. Какие-то телеграммы в руках. Было 11 часов вечера я подошла к одному из лиц показавшемуся мне с виду иностранцем, спросить, не знает ли он когда приедет поезд, с которым должен приехать Кропоткин. Он в большом волнении ответил мне, что поезд очень запаздывает, да еще и неизвестно, с этим ли поездом приедет П.А. и что была телеграмма, о том, что он вообще сегодня не приедет, но сейчас послана вторая (только не помню куда) ответ на которую ожидают с минуты на минуту.
Тем временем публика на перроне стала прибывать. Белая теплая ночь вообще не располагала к покою, большинство публики ожидавшей прихода поезда прогуливалась по платформе. По обеим сторонам шпал; построились шпалерами отдельные роты Финляндского и других полков. Оживление все усиливалось, фотографы бегали с аппаратами и делали пробные снимки.
Человек, к которому я ранее подходила с вопросом относительно прихода поезда П.А., сообщил мне, что ответная телеграмма уже получена и поезд придет через пол-часа. Этот человек оказался потом анархистом Ч. – другом П.А., приехавшим из-за границы всего 2-3 дня перед тем.
Наконец, желанная минута настала. Откуда-то со всех сторон набралась порядочная масса публики. Лица были радостны и приветливы. Поезд медленно подходил. Невольно возникали вопросы: Как мне теперь пробраться к дяде, входить ли в вагон, ждать ли появления П.А. и т.д. Все эти вопросы оказались лишними, и все вышло само собой, как-то стихийно.
Прежде всего на площадке у двери вагона появилась знакомая скромная фигура, небольшого роста в соломенной шляпе, закрывавшей весь большой лоб и голый череп, седая большая борода спускаясь по обыкновению покрывала половину груди. В этот момент заиграла полковая музыка приветственный марш, многие обнажили головы, подошла рота солдат во главе с полковником Н (Неслуховским), одним из первых перешедших на сторону революционных войск. Раздалась его приветственная речь, прерываемая криками Ура! возгласами и бурными аплодисментами. Все теснились поближе к вагону. Мой голландец, подхватив меня под руки, энергично двинулся к ступеням лестницы. П.А. спустившись на одну ступень ниже, пытался что-то говорить, но голос его был так слаб, он сам был так взволнован, а крики были так оглушительны, что ничего не было слышно. Что говорил полковник, уловить издалека тоже было трудно, да я и не пыталась, занятая мыслью, о том, как бы скорее добраться до дяди и радостно обнять его. Тут я заметила и Софью Григорьевну стоявшую сзади также на платформе. Она тоже была
Друзья пытались уговорить П.А. снова войти в вагон, боясь, чтобы он не простудился на свеже-утреннем воздухе, но это было не так-то легко! Но вот его сменила Софья Григорьевна, раздались новые приветствия, на которые она также отвечала благодарственными прочувственными словами. Мне удалось тем временем проникнуть в вагон и даже в самое купе, куда был уведен П.А. друзьями. Его окружали репортеры и корреспонденты, которые буквально насели на него, так что нам близким и родным его, не было никакой возможности даже обменяться с ним хотя бы одним словом. Я издали наблюдала за тем как дядя искал что-то по своим карманам и когда, наконец, стало ясно, что он не находил того что искал (своего карандаша) со всех сторон к нему направлены были руки с предложением взять карандаш. Он взял первый попавшийся, а потом говорил мне: “ну вот! Так взял и забыл отдать назад!”видимо взволнована и потом говорила, что для них обоих было неожиданностью такая встреча и приветствия на станции еще вдали от Петрограда. Я, наконец протискалась вперед, дядя узнал меня первый и мы радостно обнялись. Чувствовалось, что появление этого старца на ступенях лесенки вагона было историческим моментом. Настроение у всех было приподнято – восторженное. Изгнанник, 41 год пробывший вдали от Родины, вступал на родную землю, да еще при таких обстоятельствах всеобщего ликования и радостных надежд, разбужденных мольб за только что совершившийся великой революции!
Был уже второй час ночи, одна заря спешила сменить другую, дав ночи полчаса, сейчас поезд должен тронуться, а публика все еще осаждала вагон. Наконец, все угомонились, кроме корреспондентов закидавших П.А. всевозможными вопросами и делавших себе пометки. Поезд тронулся и в 3 часа ночи при ярком дневном свете поезд подходил в дебаркадеру Финляндского вокзала в Петрограде.
Тут уж происходило что-то совсем необычайное. Несмотря на поздний или вернее ранний утренний час несметное количество людей всех рангов и сословий заполнили не только платформу, но и всю площадь перед вокзалом. Пришлось думать только о том как бы не быть раздавленным толпой и как бы не растерять друг друга. Мне была задана миссия охранять П.А. от напора толпы, и я должна признаться, что делала это плохо и ему приходилось самому действовать кулаками. Музыка играла и тут, Софье Григорьевне преподносили букеты красных роз (этот момент тоже сфотографирован) подходили Керенский и все министры с приветствиями. Проходили черные анархические флаги, шум толпы возрастал, натиск ее все увеличивался. Меня от Петра Алексеевича оттесняли и я думала только о том, что порученное мне его пальто, надо кому-то отдать, но что до Петра Алексеевича я не доберусь. С большим трудом среди бушующего потока народной лавины добрались, наконец, Петр Алексеевич с Софьей Григорьевной до приготовленного автомобиля, куда Керенский их усаживал. Я нашла свою двоюродную сестру и голландца Ш. Всех нас пригласил в свой автомобиль министр путей сообщения – Некрасов. И мы не без труда выбрались совсем из толпы и поехали на Рыночную улицу в квартиру П.А. По дороге, сперва вышел Некрасов, потом голландец и мы доехали до Рыночной улицы вдвоем с Сашей. Она уговаривала меня зайти и отдохнуть за чаем, но оказалось, что П.А. приехавший несколько минут раньше нас, был так утомлен, взволнован и даже потрясен встречей, что ему немедленно пришлось лечь в постель и все уже стало не до чая. Я тоже простилась со всеми родными и спешила уехать домой.
Голова моя кружилась от всего пережитого, но радость свидания с любимым дядей, сознание, что он действительно здесь, с нами – картина восторженной встречи толпы – все это сменилось такой страшной слабостью, что подходя к перилам Фонтанки, я остановилась, чтобы отдохнуть, вдыхая утренний свежий воздух и желая собрать свои мысли.
На мое счастье проезжал в это время по набережной пустой автомобиль, который взялся свести меня на Каменный остров, где я в то время жила.
——————————————————————————-
Константин Францевич Лучивка-Неслуховский, который первым привел 27 февраля 1917 г. 1-й пехотный запасной полк в Государственную думу «в полном порядке», т.е. и солдат, и офицеров. К.Ф. Лучивка-Неслуховский с молодых лет увлекся революционными идеями, находясь под воздействием своей тети Л.Е. Воронцовой и народовольца Н. Кулябко-Корецкого, был связан с кружками Д.С. Бруевича и К.Р. Кочаровского. В дальнейшем же он оказался под сильным большевистским влиянием. Вместе с тем известно, что К.Ф. Лучивка-Неслуховский поддерживал связи и с другими левыми: вечером 27 февраля он привел 1-й пехотный запасной полк в Таврический дворец, где его принял трудовик А.Ф. Керенский; позднее сотрудничал с эсерами в составе Комитета гражданского просвещения и делегации на совещании 20 октября 1917 г., организованном активными членами миссии американского Красного Креста У. Томпсоном и Р. Робинсом. К.Ф. Неслуховский сыграл важную роль в обеспечении победы февральского восстания 1917 года в Петрограде, принял участие и в других событиях революции 1917 года в России, оставаясь беспартийным, но левым по своим политическим убеждениям человеком. Умер 21 января 1942 года от голода в блокадном Ленинграде.
Подробнее о Константине Францевиче можно узнать из работы Андрея Борисовича Николаева: “К.Ф. Лучивка-Неслуховский – первый полковник Февральской революции”, Source: Journal of Modern Russian History and Historiography, Volume 7, Issue 1, pages 64 – 98 Publication Year : 2014
Николай Виссарионович Некрасов – После прихода к власти большевиков был управляющим московской конторы «Синкредсоюза», статистиком в Наркомпроде. В начале 1918 года, сменив имя на В. А. Голгофский, уехал в Уфу, работал в системе кооперации. В 1919 году переехал в Казань. В марте 1921 года был опознан как бывший министр Временного правительства, арестован, отправлен в Москву и в мае, после встречи с В. И. Лениным в Кремле, освобождён. В 1921—1930 годах являлся членом правления Центросоюза РСФСР и СССР, преподавал в Московском университете, в Институте потребкооперации.
30 ноября 1930 года арестован, коллегией ОГПУ приговорён к 10 годам заключения по делу т. н. «контрреволюционной организации» Союзного бюро ЦК РСДРП(м)., находясь в заключении, работал в Особом конструкторском бюро по проектированию Беломоро-Балтийского канала, участвовал в строительстве канала. В марте 1933 года с завершением строительства канала досрочно освобождён, после чего работал на строительстве канала Москва — Волга в качестве сотрудника управления строительством, т.е. В ДМИТЛАГЕ В ДМИТРОВЕ, где продолжала жить С.Г. Кропоткина, затем начальника Завидовского района строительства. В 1937 году за досрочный пуск канала награждён орденом Трудового Красного Знамени. В 1939 году занимал должность начальника работ в Калязинском районе Волжского ИТЛ НКВД (Волгостроя), занимался строительством гидроузлов.
Кстати, тогда же в заключении на ББК, в Дмитрове и потом в качестве вольнонаемной в Калязине находилась и дочь Е.Н. Половцевой – Ксения Анатольевна (Подробнее об этом можно прочитать в статье Ярослава Викторовича Леонтьева, опубликованную в альманахе Минувшее, № 18, 1995 год).
13 июня 1939 года был арестован. 14 апреля 1940 года осуждён Военной коллегией Верховного Суда СССР по обвинению во вредительстве на строительстве канала Москва-Волга и организации контрреволюционной террористической группы с целью убийства руководителей ВКП(б) и советского правительства.
Расстрелян 7 мая 1940 года. Похоронен в Москве на Донском кладбище. Реабилитирован 12 марта 1991 года Прокуратурой СССР.
———————————————————————–
На другой день часов около 12, я снова была на Рыночной, хотелось узнать поскорей как провел П.А. ночь. Оказалось, что он отдохнул, хорошо спал, чувствует себя бодро. Утром рано были уже посетители, справлявшиеся о его здоровье. Я застала его пьющим какао.
– Пойдем, Катичек, погулять до завтрака. Мне хочется посмотреть на Петербург.
– Пойдем, пойдем посмотрим, – я согласилась, радуясь тому, что наконец смогу побыть с ним вдвоем.
Мы вышли благополучно, никого не встретив. День был чудесный и красавица Нева манила нас на набережную. Дядя остановился любуясь видом:
– А знаешь Петербург совсем не изменился! Как это красиво!
И он задумался. Я молчала, боясь нарушить ход его мыслей.
-Вот там адмиралтейский шпиль! – продолжал он, – все также красив. Помню, видел я его в последний раз, когда меня везли через мост в крепость. Когда же я опять тебя увижу?…
Ну пойдем в Летний сад.
– А помнишь, дядя, как мы с тобой шли в Роттердаме от парохода до гостиницы и по дороге встречные тебе кланялись? Помнишь, как я тебя спросила: это все твои знакомые? И ты ответил: никого не знаю.
А вот теперь идем в родном городе и никто тебя не узнает.
Он ничего не ответил.
– А ну-ка поговорим о тебе. Расскажи как поживаешь и что делаешь?
И он снова задумался.
Мы вошли в Летний сад.
– Все также! Все также было и тогда, перемены нет.
– Ты рад что приехал домой?
– Ну, конечно, рад, только вот не знаю, что из этого выйдет… Трудно было и там оторваться от места, но я всегда мечтал видеть своими глазами русскую революцию… Посидим вот тут…
Мы стали говорить обо мне, и моих детях. П.А. всем интересовался входил во все детали моей жизни.
– Ты где живешь?
-На Каменном острове.
– А! там хорошо… Я бы хотел видеть портрет матери. Ведь он у тебя?
Мы решили при первой возможности съездить ко мне на Каменный остров.
– А пока пойдем домой завтракать.
На следующий день около 1ч дня я застала квартиру П.А. переполненную людьми. Приехали разные депутации и каждая звала его с собой, к себе.
Был здесь проф. Мануйлов (министр народного просвещения), только что издавший указ о новом правописании, но указ этот плохо проводился в жизнь и печатание пока еще шло в разброд, кто как хотел. Собственно говоря, новая орфография была проведена позднее, уже большевиками, проведшими ее законодательным путем.
Среди приезжавших в этот день была самая разнообразная толпа. И кадеты, и анархисты, и масса людей мне неизвестных. Дядю увезли на какой-то митинг.
Через несколько дней П.А. почувствовал себя нездоровым. Мы все испугались, боясь воспаления легких. Пришлось ставить банки. За это взялась врач В.В.Половцова – моя племянница. Пришлось несколько дней пробыть в постели.
Тут-то возник вопрос о том, что не следует ли П.А. уехать за город, где ему было спокойнее от посетителей и где было бы больше хорошего воздуха? Перебрали и Царское Село и Сестрорецк и др. места. Но дядя утверждал, что не для того он приехал в Россию, чтобы куда-то запрятаться, что он желал бы остаться в центре водоворота. Тогда я предложила свой проект перевезти его на Каменный остров, где и воздух чище и будет спокойнее от посетителей и в тоже время сообщение с городом удобное электро-трамваем.
Все согласились. Осталось только найти помещение. За что я и взялась. Я отправилась к одному из голландцев, хорошему моему знакомому Henry van der Pals, который тогда был главным собственником Резиновой фабрики “Скороход” и просила его отдать дачу, тот охотно согласился и сказал мне:
-Очень охотно предложу я свою дачу П.А. которого глубоко уважаю. Лучше ему, чем бы случилось так как с дачей Дурново и домом Кшесинской которые были насильственно заняты анархистами.
(необходимо уточнить, что дворец Кшесинской (той самой Матильды), в отличие от дачи Дурново, был занят не анархистами, а большевиками в 1917 году.)
Тем более я буду спокоен, что делаю это по Вашей просьбе и уверен, что помещение не будет испорчено.
-Так значит на Вашу ответственность!
Дело было скоро решено. Ван-дер-Пальс был очень внимателен и любезен и передавал свою прекрасную дачу с березовой аллеей, с великолепным садом в распоряжение Кропоткина и его семьи. Вскоре мы все туда и переехали. П.А. с С.Г., Александра Петровна Лебедева с мужем и я.
—————————————————————————-
Генрих Гильзе фан дер Пальс родился в 21 мая 1856 г. в Роттердаме. Из торговцев, всего в семье было 12 детей, выжило 5. Мать умерла в 1868, самому старшему из детей 18 лет, Хендрику 12, самому младшему не исполнилось еще и 3 лет. Отец отправил его и его младшего на год брата в Германию в интернат. Папа был крупным оптовым торговцем бумагой, устроил их в институт для мальчиков проф. др. Клозе в Каннштадте (сегодня район Штутгарта). Среди всяческих наук, было бухгалтерское дело и языки (фр., англ.) В институте познакомился с урожденным швейцарцем Максом Отмаром Нойшеллером, мать которого и отчим жили в СПб.
Леопольд Нойшеллер, отчим Макса, вел успешный бизнес в России, в СПб в частности (дилерство продукции “Russian-American India Rubber Co” и “Механическая фабрика обуви “Скороход”). Леопольд приезжал проведать Макса в Каннштадт и был очарован способностями Генриха. И в 1874 году Генрих прибыл в СПб. О первых года его пребывания в СПб информации немного. 1 января 1884 года он получил полномочия и право подписи в компании Нойшеллера.
В 1889 году Л. Нойшеллер скончался и оставив Максу и Генриху по половине активов. Генрих стал коммерческий директором предприятия, которое стало именоваться “Треугольник”. Так хорошо нам знакомый “Красный треугольник”, который для всей страны производил резиновую обувь.
Почему “Треугольник”? Согласно семейному преданию это имя было дано потому, что произошло слияние трех предприятий: торгового дома Леопольд Нойшеллер, “Russian-American India Rubber Co” и фабрики “Скороход”. В письме в Минфин было дано пояснение, что “этот логотип (треугольник) очень бросается в глаза и хорошо запоминается, даже теми, кто не умеет читать”.
У фирмы было 43 филиала в 12 российских городах. Генрих много ездил. У него было мало времени на что-либо другое. Вероятно это было причиной того, что он отказался в 1891 году от места вице-консула Нидерландов в СПб. Кроме того был также членом правления Дисконтного банка, директором Первого Русского страхового общества, директором фабрики по изготовлению изделий из керамики и терракоты, а также
председателем санатория для детей, больных туберкулезом, членом попечительского совета Александрийского приюта для женщин, членом управляющего совет школы трех реформатских общин.
Лючия Йохансен была дочерью профессора, а потом и директора СПб-Консерватории – Юлия Ивановича Йохансена, датчанина по происхождению. Юлий Иванович учился в Лейпцигской консерватории у знаменитого композитора Мендельсона. В 1848 году (по другим сведениям — в 1856 году) переехал в Санкт-Петербург, где со временем возглавил Петербургскую консерваторию. Как педагог, имел немало выдающихся учеников, в том числе Н. А. Римского-Корсакова.
В семье Юлия Ивановича было 6 детей – три дочери и три сына. Семья часто жила в Финляндии, где дети посещали немецкую школу, где их учили английскому, шведскому, немецкому и французскому языку и конечно – музыке.
В 17 лет( в 1883 году) Лючия вышла замуж за Генриха Генриховича фан Гильзе ван дер Пальса.
У них родилось шестеро детей, и брат Лючии, Иогансен Вильям Юльевич в 1901-1902 построил особняк для ее семьи, похожий на дворец, который сохранился до сих пор (Английский проспект 8/10). К сожалению в 1904 году Лючия скончалась.
Позднее, в 1908 году он всё таки примет предложение нидерландского правительства и вступит в должность консула Нидерландов в СПб. Генрих Гильзе фан дер Пальс покинул Петроград в 1918 году и десять лет спустя скончался в Швейцарии.
http://old-v.livejournal.com/120932.html)
—————————————————————————-
Дача была поместительная, не роскошная, но очень просто и целесообразно устроенная. Но всего лучше в ней был дивный сад, просторный, обсаженный с большим вкусом деревьями разных пород и разного цвета. Отовсюду с балконов и вообще любого места сада получались всегда красивые сочетания одной листвы на фоне другой. Цветов было не много, а оранжерея ютилась в стороне.
Дом – деревянный – был в два этажа. В верхнем этаже помещались спальни, а внизу гостиная, столовая и кабинет. Все было просто, без всякой роскоши, но удобно и уютно.
Из вестибюля шла широкая лестница на верх, где собственно и поместился главным образом П.А. Главным образом в 2-х комнатах на верху.
В этом доме прошел целый новый этап в жизни П.А. здесь пережил он свои сомнения, связанные с революцией, здесь прошло 4 июля, здесь сказал он свои разногласия с Временным правительством и здесь же созрело его решение ехать в Москву на особое совещание.
Здоровье П.А. все время было довольно сносно. Он вел регулярный образ жизни и несмотря на суету в доме, всегда мог уйти к себе на верх, удаляясь от назойливых посетителей. Он вставал рано и много гулял в прелестном саду. Однажды я увидела его из окна сидящим на корточках на дорожке сада. Его поза не понравилась мне по своей неестественности и я поспешила вниз узнать причину такого сидения. Подхожу с бьющимся сердцем, он спокойно говорит мне:
– Посмотри Катичек, какой он хитрый – этот муравей. Вот уж сколько времени я преграждаю ему прутиком дорогу, а он настойчиво принимает все одно и то же направление. Прелюбопытно…
– Да ведь тебе же так неудобно. Хочешь я принесу тебе стул?
– Нет, ничего…
Философ – естествоиспытатель все еще крепко сидел в нем.
К нам ездила масса людей. Мое дело было у телефона. Я принимала все записи и через меня с посетителями велись разговоры о назначавшихся часах свиданий. Ездили люди всевозможных сортов. Здесь перебывали и бабушка Брешко-Брешковская, и Керенский, и Савинков, и др. министры и .т.д. часто приезжали в автомобилях с тем, чтобы куда-то тащить П.А., но он делал это неохотно. Когда же за ним присылали элегантные автомобили Керенского, он отклонял всякий раз предложение и говорил мне:
– Нет, уж мы с тобой лучше на извозщичке…
Однажды, адъютант Керенского, просил меня по телефону сообщить в какие часы для П.А. желал бы чтобы в его распоряжение подавался автомобиль.
Я пошла к дяде справиться.
-Ни к какие. Так и скажи, что мне совсем ничего не нужно.
Моя двоюродная сестра сердилась на распоряжение отца. Ей очень хотелось пользоваться автомобилем.
Однажды к П.А. приехали матросы звать его на митинг в народном доме. П.А. был наверху и они вели переговоры со мной. Сперва П.А. отказался ехать, у него было горло не в порядке и он боялся говорить. День был очень жаркий и простудиться для него было вообще не трудно. Матросы настаивали на своей просьбе, убедительно упрашивая воспользоваться готовым автомобилем. Наконец П.А. уступил, но сказал, что приедет сам по себе. Матросы уехали.
Извозчика найти было трудно.
-Да мы с тобой с трамвайчике… говорил П.А.
Я не соглашалась на это, т.к. в страшной духоте вагона, при открытых дверях и окнах было легче всего простудиться. Я энергично начала по телефону искать автомобиль у кого либо из знакомых и это мне удалось. Одна моя знакомая сочла, за счастье для себя отдать свой автомобиль в распоряжение П.А.
Мы поехали вдвоем. У подъезда Народного Дома была огромная толпа. Когда публика узнала Кропоткина, она окружив автомобиль рукоплескала, неистовствовала и кричала ура! Высунувшись в окно П.А. убедительно просил публику дать ему выйти. Но ничего не помогало. Что могли сделать мы двое, оба со своими слабыми голосами. Наконец шофер догадался, начал поворачивать автомобиль, и в конце концов мы добрались до другого подъезда. Но и тут было не легче. С величайшим трудом доплелись мы до сцены Народного Дома где стояли столы, была масса народа и подошедший к П.А. Родзянко усадил его поудобнее. Меня препроводили в ложу.
П.А. действительно пришлось говорить. Он надорвал свой и без того слабый голос и простудил горло.
На обратном пути дядя сидел молча в углу кареты – видимо он был взволнован и устал. Я беспокоилась за него, но он успокаивая меня сказал.
-Нет, надо было, непременно надо было все это сказать…
Для отдыха он попросил повести его к Николаевскому Госпиталю откуда был совершен его смелый побег. Но мы долго не могли найти какого-то переулка, который он искал, но так и не нашел.
-Да тут все другое стало. Все изменилось, ничего не узнаю…
Лето стояло чрезвычайно жаркое, такого давно не знали петербуржцы. И мы большую часть дня проводили в саду. Тут принимали посетителей, угощали чаем, отдыхали в тенистых дорожках.
События шли с невероятной быстротой.
П.А. был задумчив и молчалив. Эта любопытствующая толпа раздражала его и он выходил в сад только тогда, когда считал это нужным.
Вся тяжесть от приема гостей падала на меня и двоюродную сестру. Последней все это очень нравилось. Мы наблюдали с ней за приезжавшей публикой и удивлялись какая тут велась тонкая закулисная интрига! Очень часто мы даже не сообщали П.А. о приезде некоторых людей, только потом. Зачем приезжали эти люди? Что им было надо? Устраивают собственные дела за спиной Кропоткина. Какими мелкими интересами была наполнена закулисная сторона революции!
Многие хотели прикрыться именем Кропоткина и вели недостойную игру…
Очевидно П.А. очень скоро понял это. И он все реже и реже выходил к куче посетителей, а мы с сестрой все более и более убеждались в том, что женщины устраивали здесь свои дела.
Мне иногда прямо казалось оскорбительным, что это делают в доме Кропоткина и я радовалась тому, что дядя сторонился от всей этой недостойной игры…
Софья Григорьевна также хорошо понимала всю некрасивую сторону дела, когда под предлогом познакомиться с Кропоткиным приезжали люди для устройства своих собственных дел. И она стала пускать к дяде на верх только избранных.
Наступило 4-ое июля. До нас доходили выстрелы и оживление толпы. Люди приходили взволнованные, каждый рассказывал и объяснял события по-своему. П.А. стал еще молчаливее и сдержаннее.
Однажды поздно вечером, часов около 11-ти приехал Керенский и прошел прямо к П.А. О чем говорили они, запершись вдвоем – никто не знал, но чувствовалось в доме какое-то тяжелое напряжение. Какая-то тягость…
Керенский вышел от П.А. взволнованный и молча прошел мимо всех нас и сел в свой изящный автомобиль, который дрожа перед подъездом привлекал внимание любопытных.
Я почему-то очень тревожилась за дядю. Мне казалось, что там за стеной между этими двумя людьми шел какой-то особенно многозначащий разговор. Керенский уехал, а П.А. волновался, что прежде всего, как и всегда, сказалось в его дрожащем голосе.
Я с тревогой глядела на него, но он сказал всего только несколько слов:
– Я сказал ему, чтобы он не забывал, что я – анархист. Не могу же я делить с ними и прикасаться к казенному пирогу.
Оказалось, что Керенский растревоженный всеми последними событиями приезжал просить Кропоткина составить новое правительство. И уехал ни с чем.
(выражение “составить правительство” означает, что Керенский просил Кропоткина не больше, не меньше ВОЗГЛАВИТЬ НОВЫЙ СОСТАВ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА и подобрать себе министров)
А события быстро следовали одно за другим. Наступил август и у П.А. возник вопрос ехать ли ему в Москву, чтобы принять участие в назначенном там правительством Совещании.
дополнительная публикация:
Речь П.А.Кропоткина, произнесенная на Государственном Совещании в Москве 15 августа 1917 года
Поездка эта предполагалась временной и мы обсуждали где и как П.А. с С.Гр. будут жить дальше, можно ли еще будет остаться на Каменном Острове и т.д.
——————————————————————————-
Не могу не упомянуть об одном эпизоде, произошедшем вскоре после отъезда П.А. в Москву.
Явился какой-то человек и спросил меня. Я вышла к нему. Неизвестный оказался известным издателем Сытиным.
– Вы вероятно к П.А., но он на днях выехал в Москву
– Нет, я именно к вам.
– ???.
-Видите-ли в чем дело. У нас явилась мысль организовать здесь в Петрограде дом – меблированный в котором мы, живущие в Москве могли бы не только находить пристанище во всякое время, но и иметь возможность сходиться, видеться по заранее назначенным срокам – словом все это нужно для более тесного общения всевозможных кругов населения обеих столиц.
Вы понимаете, что дом этот должен быть солидно обставлен во всех отношениях, с безупречной репутацией. И для этого нам нужна фирма. Наш выбор пал на вас. Не хотите-ли устроить такой дом? Средства для этого будут предоставлены в неограниченном размере, и я даже готов предложить Вам известную сумму тотчас же для начала дела. Вы понимаете как важно сейчас общение между представителями промышленности, капиталистами и правительством. Здесь же отношения между всеми названными категориями людей конечно были бы неформальными, но в то же время служили бы к общему делу процветания страны”.
Слушая внимательно Сытина, я совершенно растеряно глядела на него.
-Вы вероятно ошиблись…
Может быть Вы хотели обратиться к Александре Петровне – дочери П.А. с таким предложением?
-Нет, я имел в виду именно Вас. Нам необходима фирма, имя Ваше безупречно и на него не может пасть ни тени сомнения…
Я постаралась разъяснить ему, что он глубоко ошибается, представив себе, что я годна для такого дела, что я дама совсем не светская, и что такое занятие было бы для меня совсем не по душе. А вот Александра Петровна вероятно более подошла бы Вам и была бы полезна.
-Извините, это не то…. – ответил он и тем разговор наш прервался. Он извинился, что напрасно побеспокоил меня и ушел.
Я недоумевала. Могла же такая идея придти в голову? Нужно знать меня, чтобы понять, что я к этому делу, совершенно не пригодна.
Когда Александра Петровна вернулась домой я рассказала ей о посещении Сытина и о его странном предложении.
– Ах какая же ты глупая! – с досадой сказала она. Ну как же было не согласиться? Ведь эти было бы великолепно. Нельзя ли еще поговорить с ним?
Я ответила, что Сытин хотел зайти еще на следующий день. И она тот час же со свойственной ей практичностью стала развивать план устройства “дома свиданий”, как великолепно его можно было бы обставить, как меблировать, на какой улице и т.д.
Предоставив ей фантазировать, я была убеждена, что Сытин больше не приедет, – так категорично я ему выяснила несуразность его предложения именно мне.
Я не ошиблась. Сытин больше не был.
———————————————————————-
Август шел к концу, погода изменилась, из Москвы шли вести неопределенные, но все по видимому, клонилось к тому, чтобы П.А. с С.Гр оставались в Москве, – и наше гнездо на Каменном Острове пришлось разорять. Александра Петровна с мужем переехали к себе, на Рыночную, а я осталась на Каменном Острове.
Мне было невероятно грустно. Ведь я теряла не Кропоткина, а дорогого моего дядю, самого близкого мне родного человека, после моих детей.
Как мы и предполагали, переезд в Москву оказался не временным: друзья П.А. уговорили его остаться в Москве совсем, чтобы быть поближе к месту действия и П.А. сказал:
-Не для того я приехал в Россию чтобы сидеть вдали от всего и думать только о своем здоровье. Да кстати в Москве и климат лучше.
Так окончилось наше общее двухмесячное пребывание на Каменном Острове. Всем нам было грустно расставаться и с дачей, и с теплым летом и главное с любимым человеком. Сначала нам все еще казалось, что П.А. вернется назад, и мы все снова заживем вместе, но к 20 августа, выяснилось окончательно, что П.А. с женой останутся в Москве. На первое время они поселились в знакомой семье, но затем окончательно перебрались в уезд Дмитров (60 верст от Москвы), где П.А. и скончался.
Заключение
По возвращению в Петроград в 1920 Е.Н.Половцова заведовала отделом в Кустарном техникуме, читала курс лекций по истории и практике кустарного дела в Институте Лесгафта и попутно разбирала архив мужа в Публичной библиотеке. Лето 1920 она провела в подмосковном Дмитрове в доме Кропоткина, помогая ему в качестве переписчицы первых глав “Этики”. Ежедневное обсуждение написанного часто заканчивалось спорами о религии. Критикуя “наивный позитивизм” Кропоткина, Е.Н.Половцова отчетливо обозначила изменение своей прежней позиции: “Введение великолепно, я принимаю его всей душой, но только мысленно переставляю одно слово: там, где ты употребляешь слово Природа (с большой буквы), я ставлю Бог и тогда очень счастлива”.
Дальнейшая жизнь Е.Н.Половцовой складывалась нелегко. Около 1925 она лишилась службы и зарабатывала на жизнь плетением кружев. Арест дочери в конце 1928 окончательно привел ее в состояние “потерпевшей кораблекрушение”.
Скончалась Е.Н. в 1933 году в Ленинграде в нищете и голоде.
По материалам публикаций:
Леонтьев Я.В. “Мне бы только умереть около нее…” Мать и дочь Половцовы, Минувшее: Исторический альманах Вып. 18, Atheneum-Феникс, Москва-С.- Петербург 1995г. – С.338-350
Половцова, Е. Н. “Апостол правды и братства людей”. Воспоминания о П. А. Кропоткине / подгот. текста и коммент. – С. Г. Муранов // Московский архив: историко-краеведч. альманах / Гл. архив. упр. г. Москвы. – М., 2006. – Вып. 4. – С. 61–87
