(статья В.Черткова, из однодневной газеты анархических организаций посвященная памяти П.А.Кропоткина, 8-13 февраля 1921 года)
О Петре Алексеевиче Кропоткине я впервые услыхал в 70-х годах, будучи молодым гвардейским офицером, когда он бежал из Петербургского Николаевского военного госпиталя, в котором мне приходилось дежурить. Лично с ним я познакомился в 97-м году в Англии, когда был выслан их России царским правительством. Встретил он меня со свойственной ему, столь знакомой всем его знающим, сердечной приветливостью и участливым вниманием. И вскоре я почувствовал с его стороны то искреннее доброжелательство, на которое знаешь, что можешь в случае нужды, всегда положиться. В таком его отношении ко мне большую роль, разумеется, играла моя близость к Л.Н.Толстому, к которому он питал глубокое уважение и сочувствие.
С своей стороны и Толстой относился к Кропоткину со взаимным уважением и живым интересом. В июне 1897 года, по поводу доставленного мною Льву Николаевичу для прочтения письма Петра Алексеевича, он мне писал: “Письмо Кропоткина мне очень понравилось. Его аргументы в пользу насилия мне представляются не выражением убеждения, но только верности тому знамени, под которым он честно прослужил свою жизнь. Не может он не видеть того, что протест против насилия для того чтобы быть сильным, должен быть твердо обоснован, а протест, допускающий для себя насилие, не имеет под собой опоры и этим самым обрекает себя на безуспешность”.
Когда я дал прочесть эти слова Петру Алексеевичу, то он, видимо, глубоко тронутый сочувственным к нему отношением Льва Николаевича, высказал мне, как бы в подтверждение прочитанных строк, несколько мыслей, хорошо запечатлевшихся в моей памяти по существу, если не с буквальной точностью. “Насколько мне родственны взгляды Льва Николаевича”, сказал он, “можно судить по тому, что я написал целое сочинение, доказывающее, что жизнь построена не на борьбе за существование, а на взаимопомощи”.
В январе 1903 г. Лев Николаевич писал мне: “Во время болезни хорошо думается… Особенно занимали меня в эту болезнь (этому содействовало чтение прекрасных записок Кропоткина) – воспоминания…” И позднее, в феврале: “Передайте мой больше чем привет Кропоткину. Я недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним”.
На почве разногласия в вопросе борьбы со злом и насилием у меня происходили иногда с Петром Алексеевичем, как и не могло быть иначе, горячие споры, причем он не раз, с свойственной ему горячностью темперамента, крайне раздражался против меня за мое упорство. Но эти мимолетные размолвки всегда кончались трогательными примирениями, ярко обнаруживавшими основную сердечную доброту характера Петра Алексеевича.
Я постоянно поражался его впечатлительной отзывчивостью, обширной областью его интересов и замечательной эрудицией в сфере экономических вопросов и международной политики. Этой удивительной разносторонностью своих интересов и даже своей трудно определимой, как бы “старого закала”, особой обаятельностью во внешнем обращении, Петр Алексеевич напоминал мне Льва Николаевича. И если Кропоткин со мною всегда обходил молчанием ту “духовную” область, в которой Толстой полагал основу своего жизнепонимания, зато несомненно чувствовалось, что в глубине своей души Петр Алексеевич был совсем не материалистом, но идеалистом чистейшей воды.
В.Чертков
РГАЛИ 1023-1-78
